Сага о первом бонусе за советскую спекуляцию
Наш корреспондент Сергей Фадеев встретился с гостем «ВС» в фешенебельном, но на удивление уютном здании в центре исконно купеческого Замоскворечья. Начальник управления финансовых учреждений Международного московского банка (ММБ) Сергей Тимофеевич Трошин, профессиональный банкир с почти тридцатилетним стажем работы, согласился ответить на несколько вопросов.
Сергей Фадеев: Итак, банк теперь в новом помещении, а не в прежнем на набережной, рядом с элитными теннисными кортами… Почему?
Сергей Трошин: В прошлом году к ММБ был присоединен «Банк Австрия Кредитанштальт». Сделка по интеграции двух банков прошла после того, как осенью 2000 года один из стратегических акционеров ММБ – «ХипоФерайнсбанк» (Bayerische Hypo- und Vereinsbank AG), поглотил банковскую группу «Банк Австрия Кредитанштальт», владевшую 99.62% московского «Банка Австрия». Разумеется, этот процесс коснулся и недвижимости, принадлежавшей банку, поэтому мы здесь, хотя всего еще несколько дней, как переехали. Сейчас германскому «ХипоФерайнсбанку» принадлежит 43% акций ММБ.
С. Ф.: Насколько мне известно, у ММБ есть и другие акционеры. Не могли бы Вы рассказать о них, о результатах деятельности банка в прошлом году и о его коллективе? В нем работают иностранцы?
С. Т.: Действительно, помимо нашего стратегического и самого крупного акционера, у нас есть и другие солидные совладельцы. В частности, скандинавской банковской группе, представленной «Нордеа Банк Финланд» (Nordea Bank Finland Plc), тоже стратегическому акционеру, принадлежит 22% акций ММБ, дочернему банку ЦБ РФ во Франции «Евробанку» – 20%, Европейскому банку реконструкции и развития (ЕБРР) – 10%, Индустриальному банку Японии (Industrial Bank of Japan) – 3%, Сбербанку России – 2%.
Интересно, что стратегические акционеры приобрели дополнительные пакеты акций ММБ (а ЕБРР стал новым акционером) уже после кризиса августа 1998 года. Эти банки всегда отличались сдержанностью, осторожностью и консерватизмом. Их вложения в российский банковский сектор, переживавший очень трудные времена, свидетельствовали о вере в огромный потенциал нашей страны. Мы очень благодарны нашим акционерам и стараемся оправдать их доверие. После годового собрания акционеров, состоявшегося в марте и рассмотревшего итоги работы банка за 2001 год, председатель правления ММБ Илкка Салонен заявил, что наше кредитное учреждение выплатит своим акционерам дивиденды за прошлый год в сумме, равной $15 миллионам. Прибыль банка после уплаты всех налогов по международным стандартам (IAS) составила в 2001 году $52 миллиона.
В настоящее время в нашем банке обслуживается около 1100 средних и крупных предприятий. В 2001 году открылись представительства ММБ в Перми и Екатеринбурге, а в текущем году предполагаем открыть в Нижнем Новгороде и Самаре. Банк, в отличие от прошлых лет, намерен активно обслуживать физических лиц и предприятия малого и среднего бизнеса.
Что касается наших сотрудников, тут, в отличие от состава акционеров, – обратная пропорция. В настоящее время у нас работает всего пять иностранцев, остальные сотрудники, около тысячи, – россияне. Сам я, можно сказать, ветеран и работаю в ММБ с ноября 1990 года. Большинство руководящих сотрудников пришло к нам из Внешэкономбанка и МБЭС. Людей тут же направляли на длительные стажировки в западные банки, средств на это не жалели, и поэтому подготовили опытные и высокопрофессиональные кадры.
С. Ф.: Наш журнал интересуется историей валютного дилинга в стране. Вы долгое время работали во Внешторгбанке СССР. Что бы Вы могли рассказать о тех годах, когда в огромной стране валютными спекуляциями занимались всего несколько человек?
С. Т.: Действительно, я пришел работать на валютный дилинг во Внешторгбанк 1 августа 1974 года. Между прочим, многие считают меня родоначальником валютного арбитража в СССР. Тогда валютными операциями занимались человек 5-6. До начала моих попыток получить дополнительную прибыль с помощью спекулятивных позиций крупные операторы валютного рынка знали Внешторгбанк СССР как банк с предсказуемым интересом, исполняющий лишь операции, связанные с внешнеторговым оборотом. Cтрашно сказать и даже подумать, мы решали все валютные проблемы такого колосса, как Советский Союз. Боже мой, несчастные родители так боялись за меня! Ведь я занимался валютными спекуляциями* в особо крупных размерах – самым противозаконным делом из всего, что они могли себе представить. И как я их ни успокаивал, они продолжали опасаться за мою судьбу. Видно, страшились, что в один прекрасный день меня посадят. Даже в банковских отчетах валютные убытки предпочитали указывать как «отрицательные курсовые разницы», мол, не стоит дразнить гусей. Ведь открытая арбитражная позиция в $100-200 млн. была обычным делом…
Работалось нам и легко, и очень непросто. С одной стороны, не было никакой зарегулированности, с другой стороны – чудовищная ответственность. Главная задача Внешторгбанка СССР в те годы состояла в исполнении валютного плана страны и поддержании соответствующей структуры валютных активов и пассивов. На практике это выглядело порой курьезно. Раз в неделю зам. начальника нашего отдела на деревянных счетах обсчитывала всю валютную кассу Советского Союза! Вы только представьте себе подобную картинку при сегодняшних-то технологиях! Наш тогдашний начальник Юрий Пономарев говорил, что валютных дилеров в СССР меньше, чем членов Политбюро! Конечно, многие документы проходили через первый отдел, любую позицию там фиксировали, и порядок, надо признать, был. Наши западные партнеры, которые тогда утверждали, что нам не хватает демократии, в 90-х годах с ностальгией вспоминали прежние советские порядки. В те времена они знали, к кому обратиться и с кого спросить. Все шло довольно четко. Считаясь первоклассным заемщиком, Внешторгбанк СССР мог как разместить, так и принять депозиты зарубежных банков в сумме $50-100 миллионов на срок до 1 года на одной лишь своей котировке. Специальных рамочных соглашений на этот счет не заключалось, хватало подтверждения сделки. У нас тогда было около 50 долларовых счетов в банках разных стран, и все движение по счетам можно было легко отследить. А сейчас некоторые коммерческие банки пооткрывали тысячи счетов, где надо и где не надо, и почему-то даже рекламу дают об этом. Мы же действовали просто и достаточно эффективно. Помню, как были сэкономлены миллионы долларов на закупке канадской пшеницы для СССР. Специалисты банка ожидали, что курс канадского доллара упадет по отношению к американскому и, рассчитавшись за хлеб в кредит, совершили конверсию в момент наибольшего обесценения канадской валюты. Руководство и некоторые дилеры получили за это государственные награды. Это случилось до моего прихода в отдел, но дало мне повод гордиться профессией.
Кстати, мы были первыми, кто получил денежное вознаграждение – бонусы за валютные спекуляции. Дело было в конце 70-х годов. Я тогда только начал активно заниматься арбитражными операциями. Появилась первая система Reuters Dealing, и объемы операций резко возросли. Пять телексных аппаратов строчили, как пулеметы. Три телефона с громкоговорителями наполняли помещение выкриками брокеров. Вдвоем, затем втроем мы успевали работать с десятком иностранных брокеров. Помню, какой крик поднялся в офисе немецкого брокера, когда крупный немецкий банк продал нам на нашей котировке $50 миллионов – рекордную сумму на один пункт. Впоследствии, в конце 80-х, наши дилеры заключали сделки на 500 миллионов фунтов стерлингов «one shot». Не раз западные банки оправдывали свои неудачи крупными операциями русских на рынке. В таких случаях Внешторгбанк называли «Red Man». В ответ на такие выпады нам приходилось писать объяснительные записки руководству, но тяга к рынку не проходила. «Once a dealer – always a dealer», это действительно так.
Однажды мы получили рекордную годовую арбитражную прибыль в $112 миллионов. Руководство управления впервые вышло с предложением выдать нам премию. Надо сказать, мы на нее и не рассчитывали. Вышестоящее начальство долго решало, давать нам премии или нет. Отношение к валютным спекуляциям было такое – нетрудовые доходы. Дескать, украли, проходимцы, поставив на рулетку народные деньги, хотя и для своей страны, для родины. Потом рассудили: заработали не дилеры, а большой коллектив управления. Ну и выдали нам премию – по 60 рублей. Причем мне ее на треть урезали. Я что-то напутал с покрытием счетов в датских банках, из-за чего возникли дополнительные расходы в размере $800. Сопоставьте с 112 миллионами!
Но раз допущена ошибка, то вместо 60 получи всего 40 целковых. Вот так…
Пресса тех времен не считала репортажи с валютных рынков интересной темой. Когда же первые сообщения просочились в печать, к нам стали звонить представители общественности.
Доходило до курьезов: «Мы слышали, что открылся валютный рынок. Дайте адрес и телефон… Сообщите курс доллара!» – «Вам какого доллара курс дать: США, канадского, австралийского? Против марки ФРГ или рубля? Каким сроком валютирования?» – «Прекратите издеваться, просто дайте курс…Во вчерашней газете не тот курс, по которому вы сейчас предлагаете конверсию!».
С. Ф.: Как Вы оцениваете нынешнее состояние банковского сектора России? Как относитесь к различным проектам его реформирования?
С. Т.: Тут главное – не навредить. На мой взгляд, банковская система нашей страны толькотолько начала поправляться после серьезной и тяжелой болезни - финансового кризиса августа 1998 года. К сожалению, в банковской сфере не хватает опытных специалистов, обладающих не только профессиональными знаниями, но придерживающихся норм банковской этики.
Таких людей очень мало. Иной человек неплохо разбирается в банковских инструментах и операциях, а вот с моральной стороны - оставляет желать лучшего. А ведь в серьезном финансовом бизнесе все взаимосвязано. Огромный урон банковскому сектору наносит отсутствие системы страхования банковских вкладов населения. Никак этот закон не могут принять наши законодатели. А это серьезно подрывает доверие населения к банкам. В США, как известно, вклады до 100 тысяч долларов в случае банкротства застрахованного банка выплачивает государство. Все, что свыше этого, – риски вкладчика. Но 100 тысяч долларов – это немало! У нас в начале 90-х годов банковские лицензии, в том числе и генеральные, раздавали направо и налево. Неудивительно, что на этом деле мошенники погрели руки. Да и государство, скажем, игрой на рынке ГКО себя и банки компрометировало.
Большая проблема – доверие банков друг к другу. Но как быть, если у нас законы не только плохо написаны, но и не всегда действуют?! Вроде бы нанял опытных и дорогостоящих юристов, застраховал риски, но вот дело дошло до суда – и что же? Либо суд выносит странные решения, либо решения суда никто не собирается выполнять.
Наша банковская система отличается недоразвитостью и, если можно так сказать, недокапитализированностью. Банки не способны предоставлять кредиты в тех суммах, в которых нуждаются крупные промышленные предприятия. Банки должны заниматься серьезной банковской деятельностью, наращивать свой капитал, а не «прокручивать» деньги.
С. Ф.: Как вы оцениваете уход из ЦБ В. Геращенко? Вам ведь, кажется, доводилось довольно долго работать под его руководством в различных банках, в том числе и в Международном московском банке?
С. Т.: Двояко оцениваю. Геращенко – замечательный администратор, опытнейший специалист, умный человек с тонким чувством юмора. Я действительно трудился под его началом и во Внешторгбанке СССР, и несколько лет в Международном московском банке. Это человек большой выдержки, волевой, уравновешенный. Он, как никто другой, умеет в сложной ситуации успокоить сотрудников, особенно молодых и начинающих, подсказать им выход из трудного положения, помочь советом и делом. А как он держит удар! Помню, четыре года назад, когда Виктор Владимирович работал в ММБ, отмечали его юбилей – шестидесятилетие. Его несколько дней не беспокоили по работе. К нему из поздравляющих очередь в кабинет выстроилась, как когда-то в Мавзолей. И каждого он принял, каждому уделил внимание, проведя все эти дни на ногах. Но годы берут свое. Работа в ЦБ требует колоссального напряжения круглые сутки. Надо думать и о здоровье. Хотя у него и физических, и моральных сил всегда хватало. Геращенко – банкир высокого класса, и практически любой банк будет рад видеть его у себя.
С. Ф.: А как Вы относитесь к реформированию Банка России, к частичной утрате его независимости от властных структур?
С. Т.: Осторожно. Все, что связано с деятельностью ЦБ, – понятно. Понятна мера ответственности этого учреждения и его руководства. Ясно, кто, как и за что отвечает. А все, что связано с Нацио-нальным банковским советом, - пока в тумане, весьма неопределенно. Ответственность размыта, неочевидна. Вот и судите сами.
С. Ф.: Вы почти тридцать лет в банковском секторе… Остается ли время на хобби после интенсивной, напряженной работы?
С. Т.: Я всю жизнь проработал в банках. Десять лет, до 1984 года, – во Внешторгбанке СССР, потом два года в Международном банке экономического сотрудничества, затем на пять лет уехал в «ОстВест Хандельс банк», а по возвращении был приглашен в ММБ. Как видите, я остался верен себе и банковскому делу.
Хобби? Люблю музыку. Только слушать ее удается чаще всего лишь в автомобиле. Обожаю Чайковского, Рахманинова, хоровое церковное песнопение. Последнее время часто слушаю Чечилии Бартоли. Люблю переложения серьезных музыкальных произведений, например, Моцарта и Вивальди, современными джазовыми и поп-музыкантами…
В ходе финансового кризиса я перенес инфаркт и тяжелую операцию на сердце. Но нет худа без добра. Сейчас чувствую себя настолько хорошо, что занялся горными лыжами. Один-два раза в год на недельку обязательно выбираюсь в Австрийские Альпы, благо немецкий язык знаю неплохо.